Основная причина, почему тот же Солженицын так неприятно отзывался о своём коллеге по писательскому делу, кажется, состояла именно в том, что Шаламов вернулся из лагеря мёртвым. Он не мстил, не боролся, не становился народным героем, поднятым на щит, он, по воспоминаниям многих его знакомых, надломился. Надломился, и просто рассказал о том, что видел. Солженицын же даже самые пустяковые свои вещи использовал как оружие, из-за чего, в результате, нередко страдала художественность его произведений (есть такое непопулярное мнение). Патриарх антисоветской литературы, конечно, имел право делать со своим талантом всё, что хотел, и не о нём сейчас речь. Правда в том, что и Варлам Шаламов такое право имел, а потому именно его читали из-под полы даже коммунисты, относившиеся к «Одному дню Ивана Денисовича», как к политической агитке, нелепым образом прорвавшейся в издательства в период разгула оттепели.
И вот, что странно. Солженицын, по сути своей, боец, он как раз из тех, кто глаголом жёг сердца людей, обличая и карая преступников с высоты своей недосягаемой гениальности. Но его печатали при жизни, в Советском Союзе, хотя и опасливо, используя его в своих «оттепельных» интересах. А не-бойца Шаламова, почему-то, не печатали вовсе. Причина, думается, в том, что его герои часто были антиподами того же Ивана Денисовича, который отлично вписался в оттепельный героический облик невинно осуждённого, но не сдавшегося, доверившегося правосудию, которое после развенчания культа личности резко «подобрело». А герои Варлама Шаламова в правосудие не верят. Они романтики, а романтики, как известно, куда опасней прагматичных личностей даже самого высокого порядка.
Если совсем просто, представьте себе, что Шаламов стал человеком, сама жизнь которого превратилась в лагерь. Это не было временным ужасом, за которым последовали всеобщая похвала и признание, это была отдельная жизнь, страшная и продолжительная. И все «Колымские рассказы» от начала до конца пронизаны одиночеством человека в толпе. Конечно, можно возразить, дескать, толпа-то тут специфическая. Возражение оправдано, но не настолько, чтобы полностью отметать мысль, не раз высказанную и самим автором. Державшиеся особняком в лагерях, герои Шаламова напоминают его самого, уже вышедшего на свободу. После освобождения он замкнулся в себе – то самое, что в начале статьи я назвал смертью. Для общества он, фактически, умер, стал изгоем, самостоятельно выбравшим себе такую судьбу.
Почему выход переиздания рассказов так важен именно сегодня? Времена изменились, о тех ужасах, которые проходил человек, попавший под ГУЛАГовский каток, уже можно и не вспоминать, слишком давно это было, слишком много слухов, мифов и легенд вертится вокруг этого явления, слишком много антикоммунистической лжи и коммунистического идеализма встаёт стеной перед тем, кто хочет во всём этом разобраться. Изучать лагеря по Солженицыну – значит принять точку зрения непримиримого борца и крупного общественного деятеля, что априори не может считаться объективным впитыванием информации. Совсем другое дело – Шаламов. Он актуален всегда, потому что канули в лету лагеря, умолкла молва о репрессиях, потихоньку забываются как хорошие, так и чудовищные дела, которые творил сталинский партийный аппарат, но толпа, холодная и злая, осталась. И от этого никуда не деться.
Как выжить в толпе? Ответы вы можете найти в переиздании книги Варлама Шаламова «Колымские рассказы». Книга уже в магазинах Санкт-Петербурга.
