Лучшего сочетания режиссёра и сценарной основы, пожалуй, и не придумать: это же надо с таким тактом и чуть ли не в пастельных тонах изложить грязнейшую, тошнотворную сторону человеческой натуры, замкнутой в бесконечных тупиках каменных джунглей — сотворить такое под силу только британцу, и Уитни справляется со своей задачей, практически беспрекословно следуя книжному оригиналу.
Всё начинается вполне по-баллардовски — и этим же, к слову, всё и закончится: рафинированный англичанин в пропитанной кровью рубашке хрустит зажаренной задней лапой белоснежной немецкой овчарки — и, сколь бы странно ни прозвучало, эта закольцовывающая сцена знаменует тенденцию возвращения к нормальному ходу вещей.
А ход вещей имеет место в высотном здании класса люкс, источающем роскошь и достаток. Здесь, как выясняется, существует разделение по этажам — чем выше, тем крепче заперты двери этих башен из слоновой кости. В пентхаусе высотки обитает и сам её архитектор — Энтони Ройал (Джереми Айронс), а на 25-м этаже здания, прямо под стать песне группы «Корни», поселился главный персонаж повествования — тот самый рафинированный англичанин, молодой доктор Роберт Лэнг (Том Хиддлстон). Ему удаётся существовать посередине высотки во всех смыслах этого слова: именно этот этаж — переломный между теми, кто ни в чём себе не отказывает, и теми, кто, приобретя себе апартаменты в высотке, оказался в долгах как в шелках. Оттого доктор Лэнг находит общий язык с «низами» и при этом свободно вхож в «верхи», легко перемещаясь от одних к другим в зеркальном лифте.
Вполне очевидный для антиутопии конфликт между обитателями разных этажей высотки вскрывается — как отмечает закадровый голос Лэнга — внезапно, без конкретной отправной точки: просто у людей так принято — не уживаться друг с другом, даже если они изолированы в своих четырёх стенах и им дела нет до внешней действительности.
Латентное напряжение выстреливает буквально по щелчку: на нижних этажах высотки отключается электричество. То, что произойдет дальше, один из персонажей фильма охарактеризовал как «детский праздник, вышедший из-под контроля», но на самом деле это, конечно, никакой не праздник, а миланские сатурналии у разверстых могил: насилие, беспорядочный секс, убийства — грех на грехе и грехом погоняет. Незадетым не уйдет никто: даже детская непосредственность здесь проникнута нездоровым цинизмом и жестокостью.
Погружение в атмосферу 70-х годов — полнейшее, от каверов на песни АВВА и клешёных брючных костюмов до социальных клише: «сливки общества» пестуют собственную элитарность, а те, кто не в авангарде, требуют справедливости и равенства. Всё это бурление замешано на тщательном культивировании идей антигуманизма, где человек — не более чем социальный эксперимент, или партнер по сквошу, или одно из «удобств» в этой обители, задуманной архитектором как «центр перемен». Но архитектор «просчитался» — а точнее, яблоко от яблони упало недалеко: высотка стала не центром, а концентрацией людей с искривляющимся сознанием, помноженным на взаимное равнодушие.
Конечно, в идейном плане во всём этом нет никакой новизны — Уильям Голдинг уже показывал нам разложение морали и нравов на примере детского общества в «Повелителе мух» («Lord Of The Flies»), Дэйв Уоллис изображал социальную деградацию подростковых кланов в «Молодом мире» («Only Lovers Left Alive») и так далее. Если хотите, «Высотка» Балларда — это логическое продолжение всё о тех же человеческих существах, только в повзрослевшем формате.
Уитли, насытивший картинку символами и аллегориями чуть больше, чем то предполагал Баллард, демонстрирует легкий оттенок надежды на победу гуманизма — из апартаментов в высотке можно вынести мусор и покрыть свежей краской давшие трещину стены. Правда, вот с дисфункциями сознания всё сложнее: компетенция доктора Лэнга уверяет, что ни сильным снотворным, ни лоботомией тут не отделаешься.
И, чёрт его знает, чего среди всей этой регрессирующей реальности ждать дальше. Но только ждать и приходится, ведь рядом по цепной реакции уже штампуются новые высотки — рассадники гниющей нравственности и солипсизма, возведённого в абсолют; ждать — и тайком надеяться, что уж про нас и наших соседей такого кино не снимут.
